Скажи, откуда ты, где была?
Нигде; я только, закрывшись, спала.
А почему ты такая другая?
Осень; осенью я голубая.
Ночь холоднее — и я синей.
Разве не помнишь лазурных огней?
Алмазы мои над снегами?
Острого холода пламя?
Ты морозные ночи любил…
Любился Не помню, я все забыл,
Не надо о них, не надо! Постой,
Скажи мне еще: где тот, золотой,
Что недавно на небе лежал, — пологий,
Веселый, юный, двурогий?
Он? Это я, луна.
Я ион,— я иона.
Я не вечно бываю та же:
Круглая, зеленая, синяя,
Иль золотая, тонкая линия —
Это всё он же, и все я же.
Мы — свет одного Огня.
Не оттого ль ты и любишь меня?
Дон-Жуан, конечно, вас не судит,
Он смеется, честью удивлен:
Я — учитель? Шелковистый пудель,
Вот, синьор, ваш истинный патрон.
Это он умеет с «первой встречной»
Ввысь взлетать, потом идти ко дну.
Мне — иначе открывалась вечность:
Дон-Жуан любил всегда одну.
Кармелитка, донна Анна… Ждало
Сердце в них найти одну — Ее.
Только с Нею — здешних молний мало,
Только с Нею — узко бытие…
И когда, невинен и беспечен,
Отошел я в новую страну,—
На пороге Вечности я встречен
Той, которую любил — одну…
Святое Имя, среди тумана,
Звездой далекой горит в ночи.
Смотри и слушай. И если рано —
Будь милосерден: молчи! молчи!
Мы в катакомбах. И не случайно
Зовет нас тайна и тишина.
Все будет явно, что ныне тайно
Тому, в ком тайне душа верна.
Дана мне грозная отрада,
Моя необщая стезя.
Но говорить о ней не надо,
Но рассказать о ней нельзя.
И я ли в нем один! Не все ли?
Мое молчанье — не мое:
Слова земные отупели,
И ржа покрыла лезвее.
Во всех ладах и сочетаньях
Они давно повторены,
Как надоевшие мечтанья,
Как утомительные сны.
И дни текут. И чувства новы.
Простора ищет жадный дух.
Но где несказанное слово,
Которое пронзает слух?
О, родился я слишком поздно,
А бедный дух мой слишком нов…
И вот с моею тайной грозной
Молчу — среди истлевших слов.
Улица. Фонарь. И я.
Под фонарем круг.
В круге, со мною, друг.
А друг — это сам я.
Светит фонарь.
Часы бегут.
Простор. Уют.
Я. Круг. И фонарь.
Ночую за полтиницей.
А то в котлах.
Пальцы в заусеницах,
Голова в паршах.
Да девчонкам не доглядывать,
Бери, не хочу.
Любая рада порадовать,
Как с удачей примчу.
А удача моя — сноровочка:
Проюркиваю под локтем,
Продергиваюсь веревочкой,
Проскальзываю ужом.
Нате-ка, заденьте-ка!
Гладко место — а утек.
Такая у меня политика,
Дипломатия рук и ног.
Однако, и с дипломатией
Случается провал:
В лапы к чертовой матери
Два раза попадал.
Эх, одно бы меня упрочило:
Руки бы подлинней,
А ноги да покороче бы,
Чтоб казаться — на четверне!
Милая, выйди со мной на балкон.
Вечер так строг, это вечер молчанья,
Слышишь? Отвсюду, со всех сторон,
Наплыванья благоуханья.
Видишь? Вверху зажглись цветы,
Внизу под пеплом город рдеет.
Я молчу — молчи и ты.
Ожиданье молчать умеет,
Целую молча улыбку твою,
В свете медном звездных гроздей.
Я сегодня ночью себя убью:
Милая, милая, насмотрись же на звезды!
Писать роман — какое бремя!
Писать и думать: не поймут…
Здесь, на чужбине, в наше время,
Еще тяжеле этот труд.
А кончил — «не противься злому»:
Идешь на то, чтобы попасть
Антону Крайнему любому —
В его безжалостную пасть.
Не жди от критиков ответа,
Скорее жди его от нас:
Ведь всем известно, что поэты
Проникновенней во сто раз.
И по заслугам оценив, мы
Давно б воспели твой роман.
Но только… нет на «Тундру» рифмы…
И в этом весь ее изъян.
1926
Paris
Люблю огни неугасимые,
Любви заветные огни.
Для взора чуждого незримые,
Для нас божественны они.
Пускай печали неутешные,
Пусть мы лишь знаем,— я и ты,—
Что расцветут для нас нездешние
Любви бессмертные цветы.
И то, что здесь улыбкой встречено,
Как будто было не дано,
Глубоко там уже отмечено
И в тайный круг заключено.
Чуть затянуто голубое
Облачными нитками.
Луг, с пестрой козою,
Блестит маргаритками,
Ветки, по-летнему знойно,
Сивая слива развесила,
Как в июле — все беспокойно,
Ярко, ясно и весело.
Но длинны паутинные волокна
Меж высокими цветами синими.
Но закрыты милые окна
На даче с райским именем.
И напрасно себя занять я
Стараюсь этими строчками:
Не мелькнет белое платье
С лиловыми цветочками…
1926
Le Cannet
Опять ты зреешь золотистой дыней
На заревом небесном огороде,
И с каждым новым вечером — пустынней
Вокруг тебя, среди твоих угодий.
И с каждым вечером на желтой коже
Сильней и ярче выступают пятна: