Вместе с ней Одного любя,
Не испугаетесь силы вражьей;
Меч у нее — меч у тебя.
Есть на земле Слова: они как тени,
Как тень от тени,— в них не верю я.
И есть Молчанья — сны без сновидений,
Как бы предчувствие небытия.
Зато другие мне равно угодны;
И открывается душа моя,
Когда Слова крылаты и чисты…
Когда Молчанья трепетно-свободны,
И грустно мне, что слов не любишь ты.
«…Тот край, где о „прости“ уж и помину нет…»
«Прости» — Жуковский.
«…В разлуке вольной таится ложь…»
Когда разлуку здесь, в изгнаньи,
Мы нашей волей создаем,
Мы ею гасим обещанье
И новых встреч, свидания в краю ином.
Любовь всегда, везде одна.
И кто не Высшим указаньем
Здесь, в этом мире расстается —
Того покинула она.
Покинула и не вернется.
Не даст исполниться святым обетованьям.
Разлукой вольной — вечный круг
Смыкается и там, за гранью:
Прощанье в нем без упованья…
Разлука вольная — страшнее всех разлук.
Дойти бы только до порога!
Века, века… И нет уж сил.
Вдруг кто-то властно, но не строго
Мой горький путь остановил.
И вижу: дальше нет дороги.
Сверкают белые огни.
Старик, у двери, на пороге
Рукой мне машет: «отдохни!»
Ужели новое томленье?
Опять века, века, века
Здесь, на пороге? С нетерпеньем
Я поглядел на старика
И тотчас начал сказ мой длинный:
Волнуясь, путаясь, спеша,
Твердил и каялся: повинна
Во всем, во всем моя душа!
И нет такого дела злого,
Какого б я не совершил… —
Старик, с усмешкою суровой,
Поток речей моих прервал:
«Не торопись! Кто ни прибудет,
Во всем винит себя тотчас:
Там разберут, мол, и рассудят
И все грехи простят зараз.
Грехов у каждого не мало,
Ты огулом казниться рад…
А разберись-ка сам сначала,
Найди, в чем был — невиноват.
Подумай, сядь вот здесь, на камне,
Спроси у сердца своего…»
Опять века… Да что века мне!
Не мог придумать ничего.
Мелькают тени прегрешений —
Гордыня, страх, упорство в зле,
Измена…
О, старик! В измене
Я был невинен на земле!
Пусть это мне и не в заслугу,
Но я Любви не предавал.
И Ей — ни женщине, ни другу —
Я никогда не изменял!
Быть может, надо на пороге
В томленьи ждать еще века —
Лишь об измене нет тревоги,
Лишь от нее душа легка;
К суду готовлюсь — за другое,
И будь что будет впереди!
Но он, дрожащею рукою,
Дверь отомкнул передо мною:
«Суда не будет. Проходи».
Не отдавайся никакой надежде
И сожаленьям, о былом не верь.
Не говори, что лучше было прежде…
Ведь, как в яйце змеином, в этом Прежде
Таилось наше страшное Теперь.
И скорлупа еще не вся отпала,
Лишь треснула немного: погляди,
Змея головку только показала,
Но и змеенышей в яйце не мало…
Без возмущенья, холодно следи:
Ползут они скользящей чередою,
Ползут, ползут за первою змеею,
Свивая туго за кольцом кольцо…
Ах, да и то, что мы зовем Землею,—
Не вся ль Земля — змеиное яйцо?
Февраль 1940
Париж
Как эта стужа меня измаяла,
Этот сердечный мороз.
Мне бы заплакать, чтоб сердце оттаяло,
Да нет слез…
1941
Тереза, Тереза, Тереза, Тереза.
Прошло мне сквозь душу твое железо.
Твое ли, твое ли? Ведь ты тиха.
Ужели оно — твоего Жениха?
Не верю, не верю, и в это не верю!
Он знал и Любовь, и земную потерю.
Страдал на Голгофе, но Он же, сейчас,
Страдает вместе и с каждым из нас.
Тереза, Тереза, ведь ты это знала.
Зачем же ты вольно страданий желала?
Ужель, чтоб Голгофе Его подражать,
Могла ты страданья Его умножать?
Тереза, Тереза, Тереза, Тереза.
Так чье же прошло мне сквозь сердце железо?
Не знаю, не знаю, и знать не хочу.
Я только страдаю, и только молчу.
1941 — 1942
В. Злобину
Одиночество с Вами… Оно такое,
Что лучше и легче быть ОДНОМУ.
Оно обнимает густою тоскою,
И хочется быть совсем ОДНОМУ.
Тоска эта — нет!— не густая — пустая.
В молчаньи проще быть ОДНОМУ.
Птицы-часы, как безвидная стая,
Не пролетают — один к ОДНОМУ.
Но ваше молчание — не беззвучно,
Шумы, иль тень их, всё к ОДНОМУ.
С ними, пожалуй, не тошно, не скучно,
Только желанье — быть ОДНОМУ.
В этом молчаньи ничто не родится,
Легче родить самому — ОДНОМУ.
В нем только что-то праздно струится…
А ночью так страшно быть ОДНОМУ.
Может быть, это для вас и обидно,
Вам, ведь, привычно быть ОДНОМУ —
И вы не поймете… И разве не видно,
Легче и вам, без меня — ОДНОМУ.
1941 — 1942
Т.Сол. Гурвичу
Есть Божий дар. С ним жизнь милей и краше.
Ясней нам правда — и обман.
Не всем, не каждому в юдоли нашей,
А только избранным он дан.
Но светит всем. И, благостно сияя,
Овит такою тишиной,